Плотью ладоней стремительный валик колодца
притормозишь, чтоб о воду не билось ведро.
Ты и на Страшном Суде не рискнёшь расколоться,
ведьма, носящая вёдрами в дом серебро.
Впрочем, навряд этот грех твой покажется важным.
Там, на Суде, – там с иной ты предстанешь виной.
Может ли быть недоступным небесным присяжным
то, что доступно хрипящей навзрыд пристяжной?
Вон, как косит на тебя – знать, не верит волчице…
Ладно, изыдь! Не хочу вспоминать ни о ком.
Ишь ты, шалава… Живёшь, как в богатой станице
в памяти мальчика, ставшего вдруг стариком.
Как бы я пил, если б водка мне память отшибла!
С памятью кто мы? Рабы померевших господ.
Непоправимо ничто. И такая ошибка –
не опрокинуть, не впиться в холодный твой рот!..
Юность, ты просто жалка. Ты – тихоня, трусиха.
Старость дерзка. Да себе же противна самой…
Тихо, лошадки. Похоже, приехали – тихо:
тут и всего-то полвека, когда – по прямой.
