В однообразии жестоком сел
Метался полк, насилуя и грабя.
И в дебри непомерные забрел.
И дрогнули, разверзлись эти хляби…
О как внезапно первый шаг увяз!
Рванулись. — Глубже! — Вновь. — И нет опоры!
Себя губили сами. Каждый час
И каждый шаг им были приговоры.
Есть ужас: вдруг почуять глубину!
Что ж! посланные роковым приказом
Монарха-идиота на войну,
Вы предавались ядрам и заразам!
А ныне отходили вы ко сну
Так медленно в тяжелые болота.
И нагло-равнодушная зевота
Вас пожирала. Струнно мошкара
Над вами пела. С музыкою рота
Прошла вдали. И снова вечера.
Здесь забывались отпуски и даты…
И бешено барахтались солдаты.
С немолчным воплем руки простирал
Их сонм. Но дико стыл простор косматый.
И стонов необузданный хорал
Он заглушал и медленно карал!
И если простодушный шел на зов,
На многодневный гул в лесах единый, —
Спасать товарищей он был готов.
Цеплявшихся тянул он из трясины.
Но сам? Уже скользит его нога.
Он оттолкнет ударом сапога…
Так отбиваться в этот час звериный
От бреда, прокажённого, врага,
И каждое движенье было промах!
Спасаемый вернее погибал.
И бился тяжело невольный бал,
Собранье несуразных насекомых!
