Н. С. Гончаровой.
Смуглый твой лик в оправе тьмы и зноя.
Бровь буквой «нун» легла над сонью ока.
Лады вступления застыли, ноя.
И музыка спит горько и глубоко.
Бич цирковой, хлестаний лет тугой,
Мелькания и скрежеты навах —
Замкнул твой стан и укротил твой строй.
И роза страстно стиснута в зубах.
Исторгнута арабскими бряцаньями,
Чернь кружева, ты вышла из пучин.
Заколка в волосах цветет мерцаньями.
Атласов блеск — слепящий апельсин.
Точеная, как пирная гондола,
Ты шею матовую опускала,
Ты шаль гвоздикой острой заколола,
Ты стройно распустила опахало.
Двадцатый век и европейский бал
Явил тебя в восторге тьмы и таяньи
Парчи и шарфа. Важный плеск цимбал
И трепет арф обворожал отчаянье.
И вырванный из ада стихофор,
Как ввергнутый в гармонию и сон,
В нее вперяет безнадежный взор.
Весь разум, все лицо — единый стон.
Ах, если я позор, Ваше обличье,
О странная, блистательная Донья,
Да будет мне бесспорное величье
И музыка, и мрак, и благовонье!
