Поэма
На хуторе с женою жил
Помещик — барин небогатый.
И дочь одна у них росла.
И вот как только расцвела,
То генерал ее посватал.
Она красавица была,
А генерал был пребогатый.
Уж, видно, счастья бог послал
На хутор бедный… Их печали
Утешил. Как только могли,
Одели дочку — облекли
Да в воскресенье обвенчали,
И генеральшею назвали,
И цугом в Киев повезли.
И был на хуторе у пана
Безродный мальчик — пас свиней.
Петрусем звался; он приданым
Пошел за панною своей —
У генерала средь полей
Пасти свиней, босой и рваный.
За балом бал у генерала,
За генеральшей хвост немалый
И знатных бар, и барчуков
Ей каждый услужить готов.
Она ж ночами плакать стала:
«Мать сделала меня несчастной,
В богатстве гибнет понапрасну
Краса и молодость моя».
«Ты плачешь, милая?» — «Кто? Я?
Нет, я не плачу…» — «Знаешь, Маня,
Здесь в городе теперь армяне,
Купи себе цветную шаль».
«Не нужно никакой мне шали!»
«Не изводи себя в печали!
Купи, голубка! Не печаль
Ты сердца моего. Весною
В Париж поедем мы с тобою
Или в именье к нам, в село,
Как ты сама захочешь».
Вскоре
Прошла зима; подкралось горе
Да в самом сердце улеглось
Змеей у юной генеральши.
Уехали зимой пораньше;
Балы в именье веселей,
А генеральша все тоскует,
А генерал того не чует,
Что все заметили в селе.
Вот раз, не усидевши дома,
С тоски одна гулять пошла
И за околицу зашла.
И видит, мальчуган знакомый
Там по жнивью пасет овец.
«Ох, горе извело вконец!
Покою нет мне с самой свадьбы!
Петрусь?» — «Петрусь я, свинопас».
«Идем, Петрусь, ко мне в усадьбу;
Там будешь жить, как жил у нас
На хуторе…» И побледнела,
И грустно, грустно так глядела!
Ведь одинешенька-одна
Век девичий свой вековала.
За старика за генерала
Насильно выдали ее,
Продали, пропили — и все…
Не выдержала, зарыдала.
«Со мною в сад гулять пойдем.
Пойдем в наш дом. Я буду рада».
«А кто ж здесь будет пастухом,
Стеречь, пасти овечье стадо?»
«Пускай кто хочет». Повела
Его в палаты, а в палатах
Одежу новую дала,
А после в школу отдала
И любо ей. Пусть будет рада,
Пока надежда — ей награда,
Пока из этого зерна
Растет иль куколь, иль пшеница,
Ведь мы не знаем, что творится
Там в сердце. А оно ведь нам
Не выдаст тайны. Если б знала
Мать участь горькую твою,
Не отдала б за генерала
Единственную дочь свою.
Не отдала б… Хотя не знаю…
Любые матери бывают…
Проходят дни. Петрусь на воле
Все ходит в школу да из школы,
Читает книжки да растет, —
А генеральша молодеет,
И генерал доволен ею
И радуется в свой черед,
Что дело доброе свершили.
Петра на волю отпустили.
И скоро с барского двора
Зимою увезли Петра
Учиться в Киев. Обучили.
Вернулся к пани наш Петрусь,
Стал зваться Петр и стал паныч,
И кудри длинные до плеч,
И над губами черный ус.
И… но об этом дальше речь.
Успеем рассказать потом
О грезах и о снах Петровых.
А генеральше чернобровой
Что грезится? Об этом мы
Сейчас расскажем.
Пред образом, перед пречистою
Лампада ночью зажжена.
Одною думой смущена,
Молилась пани и нечистую
Горячую слезу лила.
Молила деву пресвятую,
Чтобы она ее спасла,
Ей обезуметь не дала,
Пренепорочная. И всуе —
Молитва ей не помогла:
Сердешная ума лишилась;
Она, бедняга, полюбила Петра,
Петруся… Где покой
Души невинной, молодой!
Бороться не хватает силы!
Любовь ума ее лишила.
Да как одной прожить, святые,
Свои годочки молодые?
Их не вернуть! Ты на ходу
Перескочи через беду,
Не то задавит! Генеральша
Не справилась с своей бедой,
Хотелось жить ей, молодой!
Хотелося… Густая каша,
Да каша, видно, та не наша.
У нас несоленый кулеш, —
Как хочешь, так его и ешь.
«Петрусь! Сынок мой!
Друг мой милый! Спаси меня!
О, дай мне силы!
Из сердца выгони тоску!
О матерь божия! Раскуй
Мою ты душу!» И рыдала,
Отца и мать — все проклинала
На белом свете. А Петрусь,
Невинный сын ее приемный,
В саду в аллее полутемной
Один скитался поутру,
Мурлыча арию. Не знала,
Что делать пани, все страдала,
Все мучилась: ну как ей быть
И что поделать ей с собою!
Проститься с жизнью молодою.
В колодец броситься, разбить
О стену голову…
«Поеду в Киев, там, быть может,
Мне облегченье принесет
Молитва пресвятая… Боже,
Меня молитва не спасет!
Я брошусь в Днепр — лишь он поможет».
Молите господа, дивчата,
Чтоб не могли вас так просватать.
Чтоб замуж мать не отдала
За генерала, за палаты
Насильно вас не продала.
Влюбляйтесь, милые, весною!
На свете есть кого любить
И без корысти. Молодою,
Пренепорочною, святою
И в тесной хате будет жить
Любовь простая ваша, будет
И средь могильной темноты
Стеречь покой ваш. Что же будет
С превосходительной? Что ж ты,
Что ж сделаешь теперь с собою,
С своею божьей красотою?
Кто охранит покой твой, сон,
Украденный твоим Петрусем?
Иль сам архистратиг? И он
Не охранит теперь. Боюся,
И рассказать боюсь теперь
Твое грядущее…
Ты в Киев ездила, молилась
И у Почаевской была,
Да не спасла она от зла, —
Не помогла святая сила.
Ты долго плакала, молилась
И бросила. И увезла
Змею на сердце — не отраду,
Да в пузырьке немного яду.
Три дня не ела, не пила
И не смыкала глаз три ночи,
И карие ввалились очи,
И губы ссохлись, и, шепча,
Смеясь, в ночной бродила час.
Неделю так себя томила,
А после яду развела,
И генерала напоила,
И спать, управившись, легла.
«Могила старому готова,
А я приму здесь молодого
Да буду жить себе да жить,
Петруся милого любить», —
Подумала или сказала,
Хотела спать, глаз не смыкала,
Ждала рассвета и дожить
До света божьего боялась.
И колокол ударил глухо,
Гудит заупокойный звон;
Среди народа ходят слухи,
Народ спешит со всех сторон
Проститься с паном. Гул гудит,
Народ к покойнику валит.
Все шепчутся про отравленье.
Не иначе — судейских ждут.
Вот все притихло на мгновенье.
Приехали; ножи берут,
И тело мертвое вскрывают,
И в животе находят яд.
Народ толпою присягает,
К допросу приступает суд:
«Теперь скажите, христиане,
Кто отравил его?» Гудят,
Как звон далекий: «Пани, пани!» —
В один все голос говорят.
Тут на крыльцо Петрусь выходит —
И говорит при всем народе:
«Один я отравил его,
Не знаете вы ничего».
И вот Петруся молодого
Забрали, заковав в оковы,
И тут же в город увезли.
Его недолго продержали
В тюрьме, в суде и в добрый час
В оковы крепко заковали,
Да и обрили про запас.
Так, снаряжен к дороге дальной,
Петрусь в цепях под звон кандальный
Пошел в Сибирь…
