Не спится мне, а ночь — как море…
Душа и ум угнетены
Неволей. Для глухой стены
Рассказа не начнешь про горе
И про младенческие сны!
Ворочаюсь и жду рассвета,
А часовые у дверей
Толкуют о судьбе своей,
Припоминая то да это.
Первый
Такая баба — ой-ой-ой!
И меньше белой не дарила.
А барин бедненький такой!
Меня-то, слышь ты, и накрыли,
Свезли в Калугу и забрили.
Так вот те случай-то какой!
Второй
А я… со страхом вспоминаю!
Ведь я в солдаты сам пошел.
Я девушку в селе нашел.
К ней зачастил. Соединяет
Нас мать-вдова, благословляет,
Но пан проклятый не дает:
Твердит — мала, пускай дождусь я.
Я ж знай хожу к своей Ганнусе.
Год кончился — я за свое:
Мы с матерью пошли с поклоном,
А он — все просьбы ни к чему,
Пятьсот рублей давай ему… —
Не верит ни слезам, ни стонам:
Где ж взять-то столько! Занимать?
Никто не даст, хотя б и были…
Трудом пошел их добывать.
Где только ноги не носили!..
Пока я деньги раздобыл,
Пожалуй, года два ходил
По Черноморью и по Дону…
Подарков разных накупил
Своей Ганнусе… Возвращаюсь
В деревню к девушке в ночи, —
Но лишь старуха на печи,
И та, бедняга, умирает.
Хатенка жалкая гниет.
Я к матери бегу со страхом…
А от нее уж веет прахом,
Она меня не узнает!
Я — за попом, бужу соседа…
Привел попа, да опоздал, —
Мертва старуха. Нет и следа
Моей невесты. Но узнал
Я у соседа про Ганнусю:
«Ты разве до сих пор не слышал?
В Сибирь несчастная ушла.
Она ведь к панычу ходила,
Потом ребенка родила
И здесь в колодце утопила!»
Меня — как жажда обожгла…
Шатаясь, вышел я из хаты…
С ножом в господские палаты
Я шел, не чувствуя земли…
Но паныча уж отвезли
Учиться в Киев…
Вот как, друже!
Отец и мать мои все тужат,
А я сюда пошел служить.
Хотел, со страхом вспоминаю,
Я дом господский подпалить
Иль самого себя убить,
Но бог помиловал… А знаешь,
К нам паныча перевели
Из армии, видать.
Первый
Так что же?
Ну вот, теперь и приколи!
Второй
Зачем? Господь забыть поможет:
Те дни давно уже прошли.
Солдаты долго говорили.
Я на рассвете стал дремать;
И тут мне панычи приснились
И не дали, злодеи, спать.
