Весь под ногами шар земной.
Живу. Дышу. Пою.
Но в памяти всегда со мной
погибшие в бою.
Пусть всех имен не назову,
нет кровнее родни.
Не потому ли я живу,
что умерли они?
Была б кощунственной моя
тоскливая строка
о том, что вот старею я,
что, может, смерть близка.
Я мог давно не жить уже:
в бою, под свист и вой,
мог пасть в соленом Сиваше
иль где-то под Уфой.
Но там упал ровесник мой.
Когда б не он, как знать,
вернулся ли бы я домой
обнять старуху мать.
Кулацкий выстрел, ослепив,
жизнь погасил бы враз,
но был не я убит в степи,
где обелиск сейчас.
На подвиг вновь звала страна.
Солдатский путь далек.
Изрыли бомбы дочерна
обочины дорог.
Я сам воочью смерть видал.
Шел от воронок дым;
горячим запахом металл
запомнился живым.
Но все ж у многих на войне
был тяжелее путь,
и Черняховскому — не мне —
пробил осколок грудь.
Не я — в крови, полуживой,
растерзан и раздет,-
молчал на пытках Кошевой
в свои шестнадцать лет.
Пусть всех имен не назову,
нет кровнее родни.
Не потому ли я живу,
что умерли они?
Чем им обязан — знаю я.
И пусть не только стих,
достойна будет жизнь моя
солдатской смерти их.
