По-осеннему деревья налегке,
Керосиновые пятна на реке,
Фиолетовые пятна на воде,
Ты сказала мне тихонько: «Быть беде».
Я позабыл твое лицо,
Я пьян был к полдню,
Я подарил твое кольцо, —
Кому, не помню…
Я подымал тебя на смех,
И врал про что-то,
И сам смеялся больше всех,
И пил без счета.
Из шутовства, из хвастовства
В то — балаганье
Я предал все твои слова
На поруганье.
Качалась пьяная мотня
Вокруг прибойно,
И ты спросила у меня:
«Тебе не больно?»
Не поймешь — не то январь, не то апрель,
Не поймешь — не то метель, не то капель.
На реке не ледостав, не ледоход.
Старый год, а ты сказала — Новый год.
Их век выносит на гора,
И — марш по свету,
Одно отличье — номера,
Другого нету!
О, этот серый частокол —
Двадцатый опус,
Где каждый день, как протокол,
А ночь, как обыск,
Где все зазря, где все не то,
И все не прочно,
Который час, и то никто
Не знает точно.
Лишь неизменен календарь
В приметах века —
Ночная улица. Фонарь.
Канал. Аптека…
В этот вечер, не сумевший стать зимой,
Мы дороги не нашли к себе домой,
А спросил тебя: «А может, все не зря?»
Ты ответила — старинным: «Быть нельзя».
